|
Святой Иоанн Златоуст
писал: «Имея попечение о благоустройстве людей, чтобы многие из них не жили бессмысленней зверей, Бог учредил власть начальников и царей, как бы бразды для управления кораблем». Златоуст же говорит: «Итак, должно воссылать великую благодарность Богу и за то, что есть цари, и за то, что есть судьи». Св. Исидор Пелусиот
свидетельствовал: «Начальство и власть царская установлены Богом. Но если какой злодей-беззаконник восхитит сию власть, то не утверждаем, что поставлен он Богом, но говорим, что попущено ему». Свт. Григорий Богослов
утверждает: «Блажен, кто многотрудными руками чтит Царя и для многих служит законом жизни». Свт. Дмитрий Ростовский
учит: «Лицо и сан Царя христианского на земле есть живой образ и подобие Христа Царя, живущего на небесах». Преп. Серафим Саровский
наставляет: «После Православия они (цари) суть первый долг наш русский и главное основание истинного христианского благочестия». А также: «В очах Божиих нет лучшей власти, чем власть Православного Царя». Неоднократно высказывался на тему монархической власти и митрополит Филарет (Дроздов)
. В частности, он писал: «Благо народу и государству, в котором единым, всеобщим и вседвижущим средоточием, как солнце во вселенной, стоит Царь, свободно ограничивающий свое неограниченное самодержавие волею Царя Небесного, мудростию яже от Бога… Народ, чтущий Царя, благоугождает через сие Богу, потому что Царь есть устроение Божие… Бог по образу Своего небесного единоначалия утвердил на земле Царя; по образу Своего небесного вседержительства устроил на земле Царя самодержавного; по образу Своего царствия непреходящего… поставил на земле Царя наследственного». Св. праведный Иоанн Кронштадтский
учительствовал и по-отечески наставлял: «Запомните: если не будет монархии - не будет и России. Только монархический строй дает прочность России, при конституции она вся разделится по частям». Он же предупреждал: «Держись же, Россия, твердо веры своей, и Церкви, и Царя Православного, если хочешь быть непоколебимою людьми неверия и безначалия и не хочешь лишиться царства и Царя Православного». К нам обращается Всероссийский пастырь из прошлого: «А вы, друзья, крепко стойте за Царя, чтите, любите его, любите Святую Церковь и Отечество и помните, что самодержавие - единственное условие благоденствия России; не будет самодержавия - не будет России». Вторит ему преподобный Варсонофий Оптинский
: «Наш Царь есть представитель воли Божией, а не народной. Его воля священна для нас, как воля Помазанника Божия; мы любим его потому, что любим Бога. Славу же и благоденствие дарует нам Царь, мы принимаем это от него как милость Божию. Постигает ли нас бесславие и бедствие, мы переносим их с кротостью и смирением, как казнь небесную за наши беззакония, и никогда не изменим в любви и преданности Царю». Св. Патриарх Тихон
обращался к верующим: «Царь есть «батюшка» для народа, как трогательно называет его сам народ. Мы же, братия, будем молить Господа, дабы Он и на далее сохранил для России Царя самодержавного и даровал ему разум и силу судить людей и державу Российскую в тишине и без печали сохранити». Есть и примечательные высказывания зарубежных иерархов. Например, Антоний IV, Патриарх Константинопольский
, утверждал: «Невозможно христианам иметь Церковь, но не иметь Царя. Ибо Царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно отделить их друг от друга». Григорий IV, Патриарх Антиохийский
, говорил: «Святая, Богом благословенная и Ему угодная форма государственного правления есть самодержавная, возглавляемая самим Богом поставленным Единодержавным Скипетродержцем Царем, который есть не обыкновенный человек, а Помазанник Божий, получивший при священном помазании сугубую благодать на великое и трудное дело управления народом». Он же подчеркивал следующее: «Укреплять святую мысль через Писание, быть верным защитником Православной веры, самодержавного Царя и Отечества есть славное и святое дело, самое главное, дело первостепенной важности и приятное Богу». Промыслитель Господь, конечно, найдет способ доходчиво явить нам свою волю и указать законного Царя, помимо давно упраздненных историей законов, под юридическое действие которых давно не подпадает ни один генетический наследник бывшего императорского Дома Романовых. И закончим мы цитирование мыслей знаменитых учителей и пастырей Церкви мыслями прот. Иоанна Восторгова
. Он писал: «Вместе с верою и любовью к Богу непоколебимая, веками утвердившаяся и освященная церковью любовь к Царю служила могучим оплотом нашей народности в исторических судьбах ее… Господь Бог устроил Царя в Свое место, посадил на царском престоле суд и милость». Сегодня, посягнув на священные основы нашей государственности на монархический строй, упорствуя в нежелании признать очевидным факт, что самодержавие не анахронизм, а единственное условие нашей национальной и государственной жизни, мы, сами того подчас не понимая, бросаем безумный вызов Божественному промыслу о нас. Упорствуя в сатанинской гордыне, в неприятии непреложной истины, мы роем себе и нашим детям не просто могилу, а прямо пропасть в зев ада. Из книги В. Ларионова. Православная монархия. Национальная монархия в России. Утопия, или Политическая реальность
|
Андрей ЗУБОВ, профессор МГИМО (У) МИД России, заведующий кафедрой истории религии Православного университета во имя св. ап. Иоанна Богослова, Москва
Христа у нас не отнимут ни в республике, ни в монархии
Православный может быть монархистом, может им и не быть. Различные политические модели никак не связаны с верой человека. А связаны они с тем, что в данный момент потребно обществу, в котором он живет. Вспомним опыт Ветхого Завета: когда вера израильского народа ослабла, люди попросили Самуила вместо судейства (а говоря политическим языком - вместо прямой демократии, в которой люди свободно сообразовывали свое поведение с волей Божьей) ввести монархию. И Бог сказал Самуилу: Не тебя они отвергли, но Меня. Дай им по их просьбе, но вначале скажи им права царя (1 Цар 8:7–11). То есть люди сознательно ограничили свою свободу, потому что в этой свободе им было тяжко ходить перед Богом. И монархия возникает именно на этом духовном уровне общества. Иными словами, если уровень сравнительно низкий, тогда монархия предпочтительна перед республикой. Если же этот уровень падает еще ниже, и люди вообще забывают о Боге, говоря, что будут сами управляться по своей воле, то устанавливается светская республика, вовсе игнорирующая религиозные и нравственные принципы.
Однако когда общество начинает подниматься в своем христианском самосознании, то и монарх со временем становится ненужным. Почему? Потому что люди сами могут найти свои пути в хождении перед Богом. И даже при всех эксцессах, связанных с общественными отношениями, примеры таких государств в истории есть: Псковская республика была христианским политическим сообществом немонархического типа, или Венецианская республика, или ганзейский Бремен. Поэтому я и считаю, что монархия просто соответствует определенному типу общества.
И, наконец, мы должны помнить, что христианская монархия как таковая - это своего рода противоречие. Для нехристианских сообществ монарх - это образ небесного бога, спаситель. Именно так монарх понимался, скажем, в Шумерском государстве или в Древнем Египте. Но для христианина таким спасителем является всегда только сам Иисус Христос. Неслучайно Нафанаил обратился к Нему: Ты Сын Божий, Царь Израилев (Ин 1:49). И никакой царь-человек спасителем быть не может. Более того, христианин знает, что «всяк человек - ложь». И любой историк скажет, что подавляющее большинство царей - это грешные люди, которые, несмотря на все свои помазания, во много раз хуже своих подданных. В этом, кстати, тоже нет ничего удивительного: все христиане - помазанники Божьи, их всех помазуют в таинстве миропомазания. Но среди них, и это всем известно, есть и праведники, и грешники. Так же и царь. Поэтому царь в христианском обществе - это не священная фигура, как в языческих культурах. Это, скорее, военный предводитель или администратор. Аналог в восточных обществах - великий визирь, второй после царя человек. И вот царь в христианском обществе - как раз такой второй. А над ним есть истинный Царь и Спаситель - Иисус Христос. А Христа у нас никогда никто не отнимет - ни в республике, ни в монархии. И христианин должен быть подданным своего истинного Царя - Христа. А политическая модель выбирается исходя из того, что потребно в данный момент его обществу, а не на основе богословских принципов. Потому что в христианстве эти принципы находятся по ту сторону политического режима.
протоиерей Георгий Митрофанов
Последнее десятилетие в нашей церковной жизни стало временем, когда после 70 лет гонений и официального безмолвия на тему государственного развития России церковная иерархия и широкие круги православной общественности получили наконец возможность открыто обсуждать вопросы, касающиеся перспективы возрождения русской православной государственности. Среди подчас весьма разнообразных суждений, высказанных по данным вопросам, безусловно преобладающей следует признать точку зрения, согласно которой подлинное возрождение русской государственности связывается с восстановлением в нашей стране неограниченной самодержавной власти православного государя. При этом в качестве образцов подобной системы государственной власти предлагаются преимущественно царствования государей допетровского периода российской истории, от Алексея Михайловича до Ивана Грозного.
Самодержавная монархия как атрибут православия
Сторонники данной точки зрения предлагают в качестве непреложной «аксиомы религиозного опыта» утверждение, что лишь существование православной самодержавной монархии делает возможной полноценную церковную жизнь в истории любого православного народа. Более того, монархическое государство является неотъемлемым атрибутом православной церковной жизни во все времена, ибо лишь подобное государство способно стать гарантом сохранения и торжества Православной Церкви в этом мире. Как утверждает один из последних манифестов сторонников рассматриваемой точки зрения с весьма характерным названием «Государственный катехизис»: «Единая Христова имеет две основные функции: внутреннюю, сакрально-евхаристическую… и внешнюю — осуществление отношений с миром, во зле лежащим… Для исполнения первой задачи Церкви учреждена в ней иерархия клира, или священства, возглавляет которую епископ… а для осуществления второй учреждена в Церкви иерархия мирян, или царство, которую возглавляет внешний епископ Церкви — помазанник Божий».
Однако политическая жизнь современной России с суровой очевидностью демонстрирует почти полное отсутствие в ней не только сколько-нибудь заметных политических движений и партий, но и сколько-нибудь влиятельных политических деятелей, которые бы сочли необходимым начертать на своих знаменах в качестве основополагающего лозунг возрождения русской православной монархической государственности. В результате значительная часть современных православных христиан России начинает воспринимать общественно-политическую жизнь страны как сферу, окончательно отчужденную от Православной Церкви, как сферу, в которой православный христианин не может достичь успеха, оставаясь верным своим религиозным убеждениям. Тем самым и без того секуляризированная, потрясающая невежеством своих представлений о Церкви общественно-политическая жизнь России окончательно отдается на откуп политикам, настроенным религиозно индифферентно, а подчас и антицерковно, в то время как большинство православных христиан продолжают уже более 10 лет ожидать очередного государственно-политического чуда в виде дарования России православного государя.
При этом меньшая, хотя и весьма активная часть православной общественности в поисках каких-нибудь «православнообразных» политических сил идет на самые причудливые, практически бесплодные и нравственно кощунственные соглашения с теми, кто и сейчас продолжает объявлять себя продолжателем идей русского коммунизма, поправшего Святую Русь. В политическом лексиконе современной России появилось такое одновременно бессмысленное и безнравственное понятие, как «православный сталинизм». Предметом серьезного обсуждения некоторых клириков и мирян становится брошюра коммунистического вождя Геннадия Зюганова «Вера и верность», спекулирующая на историческом невежестве наших современников и поражающая своим принципиальным бесстыдством по отношению к Русской Православной Церкви и российской монархической государственности, которым смеет воздавать дань уважения главный продолжатель дела Ленина, Троцкого и Сталина, столь потрудившихся над разрушением Церкви и уничтожением монархии.
Византийская модель
Столь печальное сочетание идейного бесплодия и мировоззренческой бессмыслицы в позиции широких кругов православной общественности, так и не сумевшей современно сформулировать и начать проводить в жизнь общественно-политическую позицию Русской Православной Церкви, в числе различных причин для своего объяснения имеет широко распространившийся в церковной среде религиозно-политический миф о якобы извечно существовавшей в земной истории и благословленной свыше монархической государственности, благодаря которой и стало возможно утверждение в мире православном Церкви. Отсутствие реальных перспектив появления системы монархической государственности в современной России мировоззренчески дезориентирует и парализует волю многих русских православных христиан, превращает их в политических неудачников и прожектеров, находящихся на обочине общественной жизни современной России.
Для подобной категории общественности с наличием в России православного государя начинает нерасторжимо связываться не только возможность возрождения традиционной государственной жизни в России, но и перспектива дальнейшего сохранения Православной Церкви в нашей стране. И чем менее реальным представляется им появление у нас православного самодержца, тем более распространяется ими другой искусительный миф русского религиозного сознания о «России перед вторым пришествием», ибо ведь не может же существовать в России без царя. Соблазн социально-политического утопизма, ввергнувший Россию в катастрофу 1917 г., в настоящее время уступил место соблазну религиозно-политического утопизма, парализующему волю православных христиан современной России и лишающему их столь необходимой на пороге третьего тысячелетия христианской эры духовно-исторической трезвости.
Нашим православным современникам подчас кажется, что действительно уникальная, просуществовавшая почти полтора тысячелетия византийская цивилизация смогла создать законченную, на все времена универсальную систему церковно-государственных отношений, которая может быть воспроизведена в церковно-политической жизни каждого православного народа в любую историческую эпоху. А между тем реальные факты истории Православной Церкви в Византийской империи являют нам исполненную глубоких внутренних конфликтов картину трудно, а подчас и поверхностно оцерковлявшейся монархической государственности в медленно, но искренне и глубоко воцерковлявшемся византийском обществе. Первые христианские государи в Византии еще продолжали носить языческий титул верховного жреца, и только в середине V
века произошла первая коронация византийского императора как православного царя. Среди почти 80 византийских государей были лишь 12 святых, но почти столько же императоров оказывались вплоть до Х века покровителями многих сотрясавших Православную Церковь ересей — от арианства до иконоборчества. Только в Х веке власть византийских императоров стала освящаться миропомазанием, что не помешало некоторым миропомазанным на царство государям дважды навязывать Православной Церкви унию с папским Римом.
Имея перед собой тысячелетнюю монархическую государственность, персонифицированную в личностях византийских императоров, православная церковная иерархия всегда стремилась не к утопическому идеалу оцерковленного государства, но уповала на воцерковление личностей конкретных государей. Формулируя учение о симфонии патриаршей и императорской властей в строгих богословских понятиях и ярких художественных образах византийской духовной культуры, православные иерархи настаивали на том, что христианский государь, наделенный огромными полномочиями в области государственной жизни, в вопросах духовных должен выступать как смиренный сын Церкви. Его отношение к Патриарху — это отношение духовного чада к духовному отцу. Без каких-либо формальных обязательств православный государь должен принимать Божью волю, выраженную через благословение церковных соборов и православного первосвятителя, как основополагающее указание для своей государственной деятельности. В подчеркнутом нежелании православной иерархии формальными, имеющими законодательную силу соглашениями обязывать императоров исполнять волю патриархов и включать императорскую власть в систему канонических отношений Церкви проявлялось всегда присущее православной иерархии ясное осознание непереходимой грани между Царством Небесным и царством земным, онтологической несопоставимости Церкви и государства.
Весьма показательно, что, сколь бы высоко ни превозносилась императорская власть в соборных посланиях или проповедях византийских церковных иерархов, идея православной монархической государственности так никогда и не приобрела формы соборно принятого общеобязательного догматического учения Церкви. Как бы ни стремилось византийское государственное законодательство начиная с VI
новеллы Юстиниана интегрировать в церковную жизнь монархическую государственность как нечто сопоставимое по своей природе с церковной иерархией, церковные каноны так никогда и не обосновали статуса царя-помазанника в церковной жизни. «Что бы ты не говорил, что Церковь стоит твердо по причине мира с царями. Бог попустил ей терпеть гонения тогда, когда она была меньше и, казалось, слабее; да познаешь из этого, что и нынешняя твердость ее зависит не от мира с царями, а от силы Божией». Так еще на заре православной государственности в Византии св. определял место монархии в церковной жизни. И этому взгляду великого отца Церкви старалась сохранить верность последующая святоотеческая богословская традиция Византии, несмотря на все безусловные исторические заслуги многих византийских государей перед Православной Церковью.
Просуществовавшая почти тысячу лет православная византийская монархия явилась уникальным опытом сосуществования древней европейской монархической государственности и непревзойденных по своему духовному вкладу в историю христианского мира Поместных Церквей православного Востока. Однако подобно ветхозаветной монархии власть византийских императоров не смогла в полной мере исполнить свою миссию «удерживающего» по отношению к враждебным Православной Церкви монархиям иноверного Востока, веками разрушавшим могущество Византийской империи. Ушедшая более 500 лет назад вместе с Византийской империей в историческое прошлое, православная монархическая государственность византийского типа оказалась трудно воспроизводимой в последующей истории государств других православных народов.
Москва как второй Вавилон
Наиболее последовательно и продолжительно византийский опыт созидания православной монархической государственности в качестве обязательной составляющей жизни Православной Церкви имел место в истории России. Однако и в русской истории симфония государственной и церковной властей оставалась скорее идеалом, нежели реальностью, и чаемое русскими православными подвижниками Царство Небесное мало походило на созидавшееся русскими государями царство земное. Весьма драматично сложившиеся обстоятельства русской истории, включавшие в себя трехвековой период удельной раздробленности и двухвековое монгольское завоевание, не позволили сформироваться на Руси системе монархической государственности византийского типа в первые 500 лет после крещения Руси. Впрочем, именно на этот пятисотлетний период отсутствия на Руси власти православных самодержцев приходятся все святые русские государи, среди которых значительное место занимают князья-страстотерпцы, составляющие характерный именно для Русской Православной Церкви тип святости. Содержание подвига князей-страстотерпцев прежде всего составляет безвинная смерть, принимавшаяся подвижниками с христианским смирением, подчас без всякой связи с исполнением ими их государственных обязанностей. В почитании именно такого рода подвижничества своих государей, начавшегося с первых прославленных в Русской Православной Церкви святых князей Бориса и Глеба, выразилось очень характерное для русского церковного сознания ощущение несовершенства царства земного по его природе, когда именно в отвержении себя от жизни, а значит, и от власти праведный государь прежде всего и может стяжать себе венец православного святого.
Лишь на рубеже XV
-XVI
веков в русской истории появляется первый коронованный по византийскому чину князь Дмитрий, внук Ивана III
, которому так и не суждено было вступить на престол русского самодержца, как стали именовать себя великие московские князья во второй половине XV
века. И только в 1547 г. на русском троне оказался коронованный, хотя и не удостоившийся миропомазания царь Иван Грозный. Его противоречивое правление, исполненное блистательных побед и страшных преступлений, создавшее в русской истории прецедент пролития православным царем крови православных святых, как будто отразило в себе преимущественно теневые стороны византийской монархической государственности и сделало Москву более похожей на второй Вавилон, нежели на Третий Рим. Первый же миропомазанный на царство русский православный государь Федор Иоаннович лишь драматично завершил правление династии Рюриковичей и ознаменовал своей ранней кончиной начало страшных 15 лет Смутного времени, когда так и не состоявшаяся в России к XVII
веку величественная византийская симфония царской и патриаршей властей, казалось, окончательно была заглушена зловещей холопско-боярской какофонией государей-самозванцев в лице Лжедмитрия I
и государей-временщиков в лице князя Василия Шуйского. Всегда смиренномудро уклонявшаяся от блистательного и кровавого бремени государственной власти русская церковная иерархия на этот раз в лице св. Патриарха Гермогена спасла российскую монархическую государственность и выстрадала мученической смертью своего первосвятителя Земский Собор 1613 г., избравший на царство юного Михаила Федоровича Романова. Исполненные великого смятения и потерявшие надежду на пребывавшую в разрухе государственную власть, члены Земского Собора попытались защитить юного царя и его потомков авторитетом власти церковной и, не будучи церковным Собором и не имея на то канонических прав, все же приняли грамоту с церковным отлучением всех, кто отречется от государей их новой династии.
Русская монархическая государственность
В период правления первых самодержцев из династии Романовых Русская Православная Церковь и русская монархическая государственность, казалось, как никогда близко подошли к воплощению идеала симфонии патриаршей и царской властей. Однако исполненный тяжелейших внешних испытаний и разносторонних внутренних противоречий XVII
век не позволил даже одному из наиболее благочестивых русских государей, царю Алексею Михайловичу, надлежащим образом исполнить миссию «верховного ктитора» Церкви, спасшей монархическую государственность в России в годы Смутного времени. Самый выдающийся в XVII
веке после св. Патриарха Гермогена первосвятитель был отправлен по воле царя Алексея Михайловича Большим Московским Собором 1666-1667 гг. в заточение. Исправление богослужебных книг и обрядовая реформа переросли во многом благодаря вмешательству в церковную жизнь царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича в разрушительный старообрядческий раскол, когда впервые в русской истории кровавое гонение православной монархической власти обрушилось на поборников древнерусского православного благочестия.
Представляющийся сейчас периодом некоей церковно-государственной идиллии XVII
век завершился правлением государя Петра Великого, который не только окончательно отказался от византийского идеала симфонии патриаршей и царской властей, но и дерзнул разрушить каноническое устройство высшего церковного управления, упразднив, как оказалось, более чем на 200 лет церковные соборы и патриаршество. Стремясь превратить русскую церковную иерархию в инструмент, послушный воле лишь царства земного, воплощенного в российском самодержце, Петр Великий законодательно подчинил Церковь самодержавным государям, несмотря на свое помазанничество на царство, все же остававшимся мирянами. Впоследствии определив в Основных законах Российской империи место императора как «верховного защитника и хранителя догматов православной веры», синодальная система попыталась как будто окончательно перенести догматическую жизнь Церкви из царства Бога в царство кесаря.
Граничившие с кощунством коронации императриц Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Екатерины Великой, когда миропомазанных на царство государынь вводили царскими вратами в алтарь и причащали по царскому чину у св. Престола, лишь подчеркивали чуждость синодальной системы не только литургической, но и канонической традициям Православной Церкви. Вошедшее в анналы истории Российского государства как «блистательный век» царствование Екатерины Великой в русской церковной истории стало периодом имущественного опустошения церковной иерархии, административного гонения на монастырское монашество, социального унижения православного духовенства и глубокой секуляризации русской духовной культуры.
Лишь открывшийся коротким, но благодетельным для Церкви царствованием императора Павла I
XIX
век оказался периодом медленного, подчас непоследовательного возвращения русской самодержавной монархии к исконным традициям православной монархической государственности. И все же омраченный двумя цареубийствами и трудными поисками места Российской империи в секуляризовавшейся Европе XIX
век не стал временем отрешения российских государей от соблазна оставаться защитниками и хранителями догматов православной веры. И только последний российский император Николай II
глубоко осознал духовную ложь синодальной системы подчинения царства Бога царству кесаря и предпринял впервые за 200 лет конкретные меры для восстановления в Русской Православной Церкви власти Поместного Собора и Патриарха, а значит, и для возрождения в русской государственной жизни реальной, а не формальной православной монархической власти. Необъятность задач, стоявших перед Россией в период царствования императора Николая II
, когда социально-экономическая и общественно-политическая модернизация страны должна была сочетаться с сохранением традиционных устоев ее духовно-исторического бытия, не позволила последнему самодержцу восстановить каноническое высшее церковное управление. И уже не при исполненном высокого личного благочестия государе Николае II
, а при приверженном к безликому религиозному индифферентизму Временном правительстве Русской Православной Церкви удалось созвать Поместный Собор и в условиях начинавшейся Гражданской войны восстановить патриаршество.
Новая симфония Церкви и общества
Завершившее 930-летнюю эпоху христианской государственности и 370-летний период церковно коронованной самодержавной власти в России царствование императора Николая II
, принявшего со своей венценосной «малой церковью» страстотерпческую кончину, через подвиг страстотерпчества своих государей как будто напомнило русскому православному народу, что не в утверждении земного царства может приходить в этот мир царство Небесное, что и через отречение от царской власти, и через отвержение от земной жизни может стяжаться венец церковной святости, венец Царства не от мира сего. Подобно своей предшественнице монархии византийской, монархия российская ушла в историческое прошлое, оставив своим бывшим подданным Православную Церковь, государственно не защищенную и богоборцами гонимую. Однако утверждавшая себя в человеческой истории не внешним покровительством многочисленных земных, хотя бы и православных государей, но благодатным попечением своего единственного Божественного Основателя — Иисуса Христа Православная Церковь продолжает жить в мире, в котором уже нет, а возможно, и никогда не будет ни одного православного монарха.
Из двух основных, известных еще с дохристианских времен форм государственной власти — монархии и республики — человечество в своем подавляющем большинстве предпочло республиканское государство. Конечно, республики новейшего времени во многом отличаются от античных демократий. Подавляющему большинству современных республиканских государственных деятелей уже не приходит в голову считать волеизъявление своих избирателей или постановления своих парламентов отзвуками гласа языческих богов или проявлением христианского Божественного Промысла. Тенденция к максимальной секуляризации государственной жизни вплоть до отделения в христианских странах Церкви от государства уже давно стала господствующим настроением мировой политической элиты. И если двухтысячелетний опыт Церкви во взаимоотношениях с оцерковлявшимися монархиями определенно продемонстрировал невозможность даже для православных монархий исторически органично и канонически безупречно войти в полноту церковной жизни, тем меньше должно оставаться иллюзий относительно возможности оцерковления секуляризованных республиканских государств.
Русская Православная Церковь, подобно всем остальным Поместным Православным Церквам, должна осуществлять свое служение в настоящее время, имея дело с современным секуляризованным государством по своим юридическим формам республиканским, по своему политическому содержанию в лучшем случае демократическим, а в худшем — тоталитарным, по своим духовным устремлениям в лучшем случае религиозно индифферентным, а в худшем — атеистическим. Как же совместить эту современную реальную политику с распространенным в широких кругах церковной общественности предрассудком о том, что Православная Церковь может в полной мере осуществлять свое служение лишь в православном монархическом государстве, и с реальным историческим опытом церковной иерархии, испытавшей после падения православных монархий в различных странах в основном государственную политику скрытых гонений или открытых репрессий?
«Какую вредную подрывную работу при борьбе за престиж церкви и христианства, — писал выдающийся церковный историк и общественный деятель , — производят те из христиан с непросвещенным сознанием, которые продолжают понимать задачи христианского государства в наше время как задачи возврата к исторически закономерно исчезнувшему строю старых патриархальных государств». Действительно, лишь прекращение «увязывания» церковной жизни с той или иной исторически преходящей формой организации государственной власти, в том числе и со столь привычной для христиан православной монархией, может позволить Церкви в современных условиях выйти из той общественно-политической резервации, в которой ее пытаются оставить как обращенные в безбожное будущее секуляризованные государственные деятели, так и обращенные к теократическим утопиям прошлого фундаменталистские круги церковной общественности.
Важнейшей тенденцией в деятельности еще только складывающегося в России современного правового государства наряду с секуляризацией всех сторон государственной жизни является стремление делегировать гражданскому обществу значительную часть своих управленческих функций. Именно гражданское общество с развитой инфраструктурой своих многочисленных политических, благотворительных и просветительских организаций станет важнейшим субъектом исторической жизни XXI
века. Поэтому именно в воспитании православно верующих и патриотически мыслящих членов этого гражданского общества должно заключаться основное направление миссионерско-просветительской деятельности Церкви в современном мире. «Мы… не можем не разделять искреннего плача православных русских сердец об утрате миропомазанного защитника церкви, главы православного народа, — писал Карташев в своей замечательной книге «Воссоздание святой Руси». — Во всяком случае, нам не по пути с политиками, садистически забивающими колы в могилу православного царства. Но мы не впадаем и в апокалиптический пессимизм. Не останавливаемся на одной защитной позиции… Церковь не лишена средств для теократического влияния на жизнь. Она имеет для выполнения этой задачи новых союзников — силы общественности… Особенно ценно в этой новой симфонии Церкви с обществом то, что она сохраняет свою внешнюю и внутреннюю свободу — залог ее теократической силы. А наше время неотступно призывает Церковь к ее подлинно теократической интервенции в жгучие вопросы современности, со всей силой ее свободного от государственной зависимости авторитета».
ПРАВОСЛАВНАЯ МОНАРХИЯ, государственная форма, преподанная человеку от Бога. В Библии приводится прямое наставление Господне: «Поставь над собою Царя, которого изберет Господь, Бог твой…» (Втор. 17, 15). По воле Всемогущего Бога Его Сын, Иисус Христос, сошел с Небес и воплотился и вочеловечился в дни Кесаря Августа, в VIII в. от основания Рима.
Новая жизнь, возрожденная Спасителем Иисусом Христом, жизнь Благодати, осуществляемая в Церкви Христовой, по воле Божией была вписана в имперский государственный строй. Этот строй она освятила. Этот строй она обновила. Этому строю она дала силу и способность быть сосудом, содержащим церковный столп и утверждение истины (см.: 1 Тим. 3, 15) и драгоценное вино Божественной благодатной жизни, основанной на евангельском слове.
Так бесконечно непреодолимой была сила, данная Церкви ее Основателем, что Церковь выдержала триста лет жестоких гонений, в течение которых побеждаемые делались победителями, смерть рассевала семена жизни, нищие духом обретали Царство Небесное и кроткие наследовали землю. С самого начала своего земного бытия тому обществу, которое воспринимало духовную жизнь, несомую Церковью, она несла освящение, утешение и утверждение (см.: 1 Кор. 14, 3).
Православная христианская монархия впервые появилась на исторической сцене в империи св. равноап. имп. Константина Великого. Постройка этой монархии всегда оставалась не доведенной до своего совершения, до сведения верха здания, но величие идеи этого построения само по себе имело величайшее нравственно-политическое значение, определявшее устремление человечества к наибольшей возможной гармонии человеческого общежития (политэмы). Идея эта, этот идеал, состоял в сочетании империи с христианством. Практическое осуществление этого принципа выражалось во взгляде императора на самого себя как на Божия служителя, действующего об руку с Церковью. Так о св. имп. Константине Великом свидетельствует знаменитый историк Церкви, современник Константина Евсевий Кесарийский.
Этот взгляд императора на себя немедленно отразился на законодательстве империи, и оно приобрело необыкновенную стройность, ибо оно прониклось человеколюбием и стремлением поддерживать добро и искоренять зло. Император перестал быть исполнителем воли народа, но сделался исполнителем воли Божией и Божия Закона. Но мало того, что таким стал взгляд императора на себя и на свое служение. Хотя утеснение язычества христианством шло медленно и немало оставалось язычников в той системе, которой в наше время присвоено наименование государственного аппарата, сила христианского императива к духовному подвигу была настолько велика, что его свет проникал повсюду. По примеру императора к идеалу христианской государственности стали относиться и другие, кто составлял звенья цепи в государственном механизме.
Хотя торжество христианского государства, т. е. империи Константина Великого, длилось едва только сто лет, претерпев поражение от варваров, оно и так оказалось победителем, ибо оно покорило варваров-язычников Христу Богу.
Было бы интересно вникнуть в историю событий, в чередовании которых христианская империя Константина Великого преодолевала в себе самой влияния языческого Рима, вплетала штрихи «Железного Рима» в себя самое, шествуя историческим путем, подпала под влияние римского католицизма и папства, схоластики и последовательно протестантизма. Но… оставив Рим и всеобщую историю, устремим все наше внимание к судьбам нашей Родины.
Русский народ был сильным народом еще за много веков до принятия христианства. Однако православная государственность начинается от Крещения Руси - от того дня, когда Русь приняла христианство. Предоставим материалистам по-своему оценивать это событие и вместо того чтобы слушать, что ползучий червь думает об орле, парящем в поднебесье, вместо того чтобы изучать по страницам советских историков материальные блага, пришедшие на Русь в результате Крещения, пойдем по тропинкам паломничьих путей, которыми истоптана вся Русская земля. Только так вы сможете узнать правду о монархическом правосознании русского народа.
Христова Правда, проникнув на Русскую землю, освятила Русскую государственность. Здесь, под властью князей, из которых многие и сами явили себя святыми, весь народ оказался устремленным «к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе» (Фил. 3, 14), ибо во всем русском народе веро- и нравоучение Православной Церкви сделалось краеугольным камнем всей культуры Руси. Она стала Святою (см.: Святая Русь), подобно тому как свята Церковь, объединяющая и святых, и кающихся грешников, и даже грешников, еще не кающихся, но способных к покаянию, ибо она является источником святости для ищущих освящения и стремящихся к нему.
Жили в Божьем мире. Жили ради Бога, ради Его славы и не ждали, чтобы здесь, на земле, исполнялись желания и чаяния, но на Небе и в Вечности ожидали своих венцов. Так в народном быту и характере воплощалось Святое Евангелие. Русь обновилась во Святом Крещении, ибо она восприняла тайну новой жизни, принесенной на землю воплотившимся Христом Богом.
Естественный мир до Христа не знал этой тайны и вне Христа не может знать ее и теперь. Тайна возрожденной новой, благодатной жизни христианской есть дух самоуничижения и смирения, исполненного любви, а познается эта тайна тем, кто устремляется по пути следования Христовым заповедям, взявши крест, как учил Господь (см.: Мф. 16, 24 и др.).
Русь всегда сознавала себя грешной и всегда возвышалась к святости. Здесь каждый человек проводил свою жизнь во внутренней борьбе, в невидимой брани со своими страстями, в борьбе против зла и на стороне добра. Пусть не все выходили победителями, но не было таких, кто был бы безразличен к своим падениям, кто не мучился бы ими. Падшие торопились восстать и исправиться: «… мы же востахом и исправихомся» (Пс. 19, 9).
Русь не один год превращалась в Святую Русь, но превращалась неуклонно, и, как бы замечательно это ни было, наше внимание особенно привлекается к тому, что в это Свято-русское время нашей истории христианский подвиг святости гармонично вписывался во все явления общественной и государственной жизни русского монархического самодержавного строя. В идеале каждый административный чиновник в решении всех своих служебных задач исходил из понятий христианского подвига. Этим принципом было проникнуто все общество. Ни римский католицизм, ни тем более протестантизм не дают той нераздельности между внутренней и внешней жизнью, которая требуется для гармоничного развития общественной и государственной жизни и которой открыт путь и все возможности в Православии. Не царями, а православным бытом русского народа создавалась русская государственная форма - православная монархия. Чего же более, если по нашей вере на содевание спасения должны быть обращены отнюдь не только все подвиги благочестия, но и житейские дела с гражданскими, оцениваются же они не по своему числу и внешнему значению, не по видимости их, но скорее по их невидимости, по тому, как они повлияли на сердце, чтобы исправить волю, насколько они свидетельствуют о чистоте воли, насколько при их посредстве и ради любви к Богу христианин смог сделать шаг, чтобы высвободиться из сети страстей, держащих его в рабстве греху.
Так русский народ и жил в духе праведности Христовой, жил «алча правды» (см.: Мф. 5, 6). В этом Русь и осуществляла свое призвание, а верность этому призванию со стороны всего народа сделала нашу Родину хранилищем Божественной истины и служительницей Евангельского благочестия.
Святая Русь, Православная Россия воспитала народ, чуждый западническому правовому понятию об общественности и о государственности. Дух христианского подвига и праведности много веков безраздельно господствовал на нашей Родине, он оставил глубокий след на сердце и на уме народа. Еще во время имп. Петра I русский народ жил в духе учения Св. Церкви, которой он держался «яко же рождшия его матери». Русскому народу не было надобности во внешнем бессердечном законничестве конституционного государства и он не стремился урвать себе хоть частичку государственной власти в своих эгоистических интересах. Наоборот, народ, крепкий в своем Православии, прежде всего заботился о чистоте совести, о смягчении сердца, о совершенствовании себя по слову Христову (см.: Мф. 5, 48). Поэтому и носителя власти, богоизбранного Царя, он окружал любовью, послушанием и готовностью сотрудничества и вручал своего богопоставленного Монарха не ревнивому надзору корысто-, често- и властолюбцев, желавших играть роль соучастников власти, но всесовершенной благодати Божией.
Н. Кусаков
Православная монархия есть самая древнейшая и самая естественная у всех народов. Первые демократии (Римская и Афинская) возникли уже позже, после первых в истории антимонархических революций и изгнания царей. Ячейкой государства является семья. В семье отец природно является начальником, а сын - подчиненным; власть отца не есть результат семейных выборов, но вручена ему естественным Законом Божиим (митр. Филарет Московский). Как из разросшейся семьи-племени возникает народ, так и из семейного единоличного возглавления - царское самодержавие. Как семейное, так и монархическое устройство есть установление Божие для земного существования греховного падшего человека. Первозданный человек, пребывавший в живом Богообщении, не подчинялся никому, кроме Бога, и был владыкой над неразумными тварями. Человек согрешивший, нарушивший Божественную иерархию подчиненности, отпавший от Бога, стал рабом греха и дьявола и как следствие этого стал подчиненным человеку, подобному себе. Греховная воля человека для ограничения своей разрушительной деятельности требует подчинения. Это Божественное установление имеет в виду единственно благо человека - ограничить распространение зла. И сама история подтверждает, что каковы бы ни были недостатки монархий, они не идут ни в какое сравнение с тем злом, какое приносят народам революции и анархии.
Монархическое правление установлено Богом по Своему подобию. «Бог, как Единый, установил власть единоличную, как Всемогущий - власть самодержавную, как Вечный - власть наследственную» (митр. Филарет Московский). Такова монархия вообще, независимо от ее духовного содержания; будучи установлена по подобию Божию, она уже имеет воспитательное религиозное значение. Христианская монархия сложилась и развивалась под непосредственным водительством и благодатным освящением Христовой Церкви и потому имеет особое духовное содержание.
Церковь есть также установление Божественное, как и монархическая государственность, хотя и несравненно высшее в силу своей Богочеловеческой природы. Поэтому она не могла иметь с ней принципиального противоречия, но со времен Константина Великого совместно с ней делала общее дело Божие на земле. После обращения император, по его собственным словам, стал исполнять функции «епископа (т. е. надзирателя) внешних дел Церкви», а сама монархическая государственность стала «внешней Церковной оградой».
Взаимоотношения Церкви и православной монархии наиболее ярко выражают два документа: 6-я новелла «О симфонии» имп. Юстиниана и «Епанагога» св. патр. Фотия, принятая в число основных законов имп. Василием Македонянином. Эти документы были восприняты Церковью, как выражающие ее учение по этому вопросу. Согласно им, Церковь и Православное Царство существуют в таком же единстве, как душа и тело, образуя единый живой организм. Конечно, Церковь может существовать и без христианской государственности, как и душа без тела, но это состояние неестественное. Из девятнадцати с половиной веков своего существования Церковь шестнадцать (от равноап. Константина до царя-мученика Николая II) прожила в Православном Царстве. Церковь и Царство связывают не юридические отношения, не разграничения сфер деятельности, но Истина - вера Церкви, которую Православное Царство признает своей истиной. Поэтому и преступления против веры и Церкви (проповедь безбожия, аморальности, все виды магии) в Православном Царстве являются также государственными преступлениями. Православный царь сознает себя слугой Божиим, исполнителем Его воли, а Православное Царство - орудием Промысла Божия в мире. Задача православного царя, по определению имп. Юстиниана, - сохранение в чистоте христианской веры и защита от всякого покушения Святой Апостольской Церкви. Православное Царство религиозно по своей природе и является особой Богоустановленной формой человеческого общества. Оно подчинено вере Церкви, как Божественной истине, и сама эта истина различно воплощается в государстве, в его культуре и быте.
Глубоко понимая духовные основы государственного бытия, Юстиниан писал: «Благосостояние Церкви есть крепость империи». Пока здорова душа, тело может сопротивляться любой болезни; при оставлении же тела душою неизбежна смерть.
Церковь не берет на себя земной власти, земной организации человеческой жизни, но дает и власти, и земной жизни духовную основу, внутреннее содержание, которое преобразует монарха в православного царя-помазанника, народный быт - в быт воцерковленный, а население страны - в православный церковный народ.
В едином служении делу Божию - в создании на земле Царства Божия - Церковь и Царство составляют одно целое, один организм, хотя и «неслиянно», но и «нераздельно», подобно тому как существуют два естества (Божественное и Человеческое) в едином Лице Христовом. Царство получает веру и благодать освящения от Церкви, а Церковь, не изменяя своей таинственной духовной природе, поручает этому Царству ограждать себя от внешних врагов. Эта православная «симфония» (см.: Симфония властей) принципиально отличается от «папоцезаризма» (государственно-административное господство Церкви) и от протестантского «цезарепапизма» (власть над Церковью абсолютного монарха, не ограниченного ни верой Церкви, ни ее канонами, которые есть ее еретические извращения). В Православном Царстве, согласно Юстиниану, «ни один закон не имеет силы, если он противоречит церковным канонам».
Именно неслиянность и неразрывность Церкви и Царства, их живая связь отражены в двойном совместном служении царя и Патриарха. Помимо своего места в Церкви, определяемого канонами (первый среди равных ему епископов), Патриарх есть представитель Церкви в государстве, надзиратель за его Православием. Само государство возлагает на Церковь обязанность учить и предоставляет ей в этом монопольное право. От царя же, согласно «Епанагоге», требуется верность Православию, т. е. всему учению Церкви, и жизни, основанной на этом учении. Тем самым царская власть подчинена истине, хранимой Церковью. Сам царь получает от Церкви особую харизму - особый дар Святого Духа на свое царское служение. Это происходит во время таинства его венчания на царство и Миропомазания. Существенными моментами этого являются исповедание царем Символа веры и его присяга Богу на сохранение веры в ее целости в особой коленопреклонной молитве царя, а также молитва царя за народ и народа за царя. В ответ на этот обет верности царя ему преподается особая «благодать царства» через возложение рук Патриарха, помазание св. миром и через Причащение по священническому чину.
Царь-Помазанник не просто благословенный Богом правитель, но и особый чин в самой Церкви, особый хранитель Вселенской Церкви, имеющий право собирать церковные Соборы и председательствовать на них. Такой Царь-Помазанник всегда был в Церкви в единственном числе: сначала византийский император, а потом русский царь. Православная Вселенская Церковь, даже находившаяся в других странах, всегда поминала царя особо, как своего покровителя. Так, для окончательного утверждения этого титула за Иваном Грозным недостаточно было Собора русских архиереев, но требовалось подтверждение от всех восточных Патриархов.
Великие князья русские, владетели сербские, грузинские, болгарские были защитниками Церкви лишь в своих областях. Они возводились на княжение также с благословения Церкви, но по иному чину («Во еже благословите князя»), который включал венчание князя, но не имел Миропомазания. Конечно, и они по своему служению были христианские государи, неразрывно сознающие себя как чадами Церкви, так и национальными правителями, защитниками интересов как христианства, так и своего народа. Они жили целиком церковным бытом, имели своих духовников, через которых так же, как и через архипастырей, Церковь влияла на их христианскую совесть. Множество святых благоверных князей прославлено Богом нетлением мощей и чудесами именно за свое служение христианских государей. Русская Церковь знает около 70 святых князей и княгинь, не один десяток их насчитывают Церкви грузинская, сербская и болгарская. Это и князья-мученики, убитые за Христа от неверных, и князья-страстотерпцы, пострадавшие от лжебратий, и равноапостольные государи - распространители Христовой веры в своих странах, и князья-иноки, и князья-воины, положившие живот свой за веру и отечество.
Византийские благоверные цари являют еще и особый тип благочестия - умирителей Церкви, собиравших Вселенские и Поместные Соборы, низлагавшие еретиков. Среди таких царей видим и глубоких богословов вроде имп. Юстиниана, и церковных песнописцев, как имп. Лев Премудрый, чьи стихиры и поныне воспевает Церковь, и ревнителей монашеской жизни, в самом дворце живших почти по уставу Студийского монастыря. Каков был круг интересов даже у женщин - членов царской семьи, красноречиво говорит свидетельство дочери имп. Алексия Комнина Анны: у них за обедом регулярно читали св. отцов, преимущественно Максима Исповедника (одного из глубоких богословов-созерцателей). На богослужении цари сами читали Апостол, несли свечу перед св. Дарами, на крестных ходах носили икону Нерукотворного Спаса. Всем известно, что Владимир Мономах заповедовал своим детям даже в седле творить молитву, а сам имел в седельной сумке Псалтырь, которую читал ежедневно. Перед смертью и византийские цари, и наши князья, как правило, принимали монашеский постриг, чтобы отойти ко Господу в иноческом звании. Это же звание принимали и княгини-вдовы, избегающие второго брака.
Христианские цари Византии построили сотни монастырей, тысячи храмов, множество благотворительных учреждений (домов для сирот, больных и престарелых). По их инициативе были направлены миссии с христианской проповедью к армянам, грузинам, арабам, эфиопам, готам, позже - к славянам. Юстиниан видел свою задачу христианского царя в том, «чтобы весь мир стал христианским». С этой же целью еще Константин Великий заступался за гонимых христиан персидских и готских, а позже Юстиниан - за христиан арабских, страдавших от иудеев.
История распространения христианства достаточно ясно показывает роль православных государей. Первыми христианами Армении, Грузии, Эфиопии, Болгарии, Великой Моравии, Чехии, Руси были их государи. Первые христиане Руси - это благоверные князья Аскольд и Дир, обращенные к вере чудом Божией Матери и запечатлевшие верность Христу мученической кончиной; это равноап. кн. Ольга, это восприемник русского народа от купели Крещения, его крестный отец равноап. кн. Владимир, по горячей вере которого русский народ сподобился рождения от воды и Духа прежде оглашения в вере. Всем известна роль киевских вел. князей в распространении христианства на Руси, строительство ими храмов и монастырей. Насколько долго христианство считалось «княжеской верой», говорит тот факт, что уже столетие спустя после Крещения Руси, по свидетельству окружного послания митр. Киевского Иоанна, многие из простонародья полагали, что венчаться, соблюдать посты, молиться в церкви и исповедоваться должны одни князья и бояре.
Православный царь, являясь орудием Промысла Божия, несет совершенно особое служение - в симфонии с Церковью быть «удерживающим» мировое зло. Ап. Павел во 2-м послании к Солунянам, предсказывая пришествие антихриста к концу мировой истории, говорит: «Тайна беззакония уже в действии, только не совершится, доколе не будет взят от среды удерживающий теперь». По единогласному толкованию св. отцов, от св. Златоуста до свт. Феофана Затворника - под «удерживающим» разумеется христианский государь Рима: во времена св. Златоуста - император Второго Рима - Византии, во времена свт. Феофана - русский царь Третьего Рима - Москвы.
Первым это служение «удерживающего» получил и исполнял Константин Великий по особому благословению Божию (вспомним знамение Креста и надпись: «Сим победиши»). Именно благословением Божиим и мечом св. Константина были низложены злейшие враги Церкви Христовой Максенций и отступник Ликиний, а христианская вера стала господствующей в империи после двух с половиной веков гонений (причем сами христиане составляли не более 10% населения). Позднее христианским государям многократно приходилось мечом защищать Церковь, смирять ярость варваров, язычников и отступников. А. Тускарев
После отрицания Петром I верховного значения Церкви в государственных делах идея русской православной монархии была подорвана. На ее месте начал создаваться какой-то гибрид с полурусским содержанием и превдозападной формой. Для законности русские императоры и императрицы продолжали короноваться на царство в Церкви. Делалось это с большой примесью формальности. Народу понадобилось два века, чтобы «просветиться» до такой степени, что столь равнодушно отнестись к убийству Помазанника Божия.
По идее русской монархии только Бог является источником власти монарха! Эта мысль была с предельной честностью сформулирована Иваном Грозным в одном из его писем кн. А. М. Курбскому, сбежавшему в Литву и оттуда, с безопасного расстояния, затеявшему свой диспут. «Ваше дело холопье повиноваться, а я, - пишет Царь, - за Вас отвечу перед Богом!»
Если мы согласимся, что русская православная монархия может существовать только тогда, когда и монарх, и его подданные будут истинно верующими христианами, то проблема восстановления монархии в России становится проблемой восстановления христианства. Сразу же оговорюсь, сказав, что проблема восстановления христианства также актуальна и среди русских, проживающих за рубежом. Люди, представляющие себе восстановление монархии как свержение коммунизма и прикрепление этикетки «монархия» к образовавшемуся после этого свержения обществу, просто-напросто недопонимают исторических основ русской монархии или же путают идею русской монархии с идеей русской империи. Восстановить империю будет еще трудней, чем монархию. В то время как монархия является почти натуральной формой правления, с точки зрения верующего христианина, империя не может претендовать на такую же приемлемость. Именно поэтому Православие для советской власти было основным идеологическим врагом.
По почину Петра I русская религиозно-философская мысль потеряла всякое влияние на русское государственное устройство. Преемники Петра возвели раболепство перед западными (атеистическими) мыслителями почти в культ. Т. о., в XIX в. русская религиозно-философская мысль мало изучалась, и не только мало изучалась, но о ее существовании подавляющее большинство русских образованных людей просто не подозревало. Мало кто, напр., из русской интеллигенции к. XIX - н. XX в. слыхал об учении св. прп. Серафима Саровского. А ведь оно по своей глубине и универсальности никак не уступает западной философской мысли. Правда, с важной разницей: в его трудах все базируется на вере, а не на неверии (или же «вере» в силу человеческого разума). Или кто (уже в XX в.) серьезно относился к трудам Л. А. Тихомирова (после его прозрения и «измены» революционерам и перехода в лагерь «мракобесов»)?
Анализируя поведение большинства русских царей и цариц послепетровского периода, невольно приходишь к мысли, что и они тоже не уяснили себе истинную роль русского православного монарха. Так, с легкой руки Петра I русское духовенство православное зачастую подвергалось гонению, а в остальное время, вплоть до революции 1917 года, играло роль скорее обрядовую, чем роль духовного воспитателя и хранителя духовных ценностей. Неудивительно, что в то время как русское духовенство сыграло решительную роль в освобождении от татаро-монгольского ига, а позже - в спасении страны от полного упадка в Смутное время, в 1917 оно такой роли не играло. Революция, будучи делом государственным, не касалась Церкви согласно «славному» принципу отделения Церкви от государства, принявшему к этому времени значение нерушимого закона.
Поэтому трудно найти какие-либо серьезные положительные труды об основах русской православной монархии, которые были бы написаны в течение последних двух столетий. Модным и охотно принимаемым «прогрессивной частью» русского общества стало порицание монархии вообще и русской в особенности. За редкими исключениями русские мыслящие люди искали ответов на Западе. Подавляющая часть русской публицистики отражает увлечение западными (при этом социалистическими) идеями и отречение от всего русского, а особенно - от идеи русской православной монархии.
Одним из теоретиков идеи русской православной монархии допетровского периода, несомненно, является царь Иван Грозный, чьи толкования идеи русской монархии были ясно выражены в его многочисленных письмах.
Государственное управление, по Грозному, должно представлять собою стройную систему. Представитель аристократического начала кн. Курбский упирает преимущественно на личные доблести лучших сильных во Израиле (не то же ли мы слышим в требованиях конституции триста лет спустя?). Иван относится к этому как к проявлению политической незрелости и старается объяснить князю, что личные доблести не помогут, если нет правильного строения, если в государстве власти и учреждения не будут расположены в надлежащем порядке. «Как дерево не может цвести, если корни засыхают, так и это: аще не прежде строения благая в царстве будут, то и храбрость не проявится на войне. Ты же, - говорит царь, - не обращая внимания на строения, прославляешь только доблести».
На чем же, на какой общей идее воздвигается это необходимое строение, «конституция» христианского царства? Иван в пояснении вспоминает о ереси манихейской: «Они развратно учили, будто бы Христос обладает лишь небом, а землею самостоятельно управляют люди, а преисподнями - дьявол». «Я же,- говорит Царь,- верую, что всеми обладает Христос: небесным, земным и преисподним… и вся на небеси, на земли и преисподней состоит Его хотением, советом Отчим и благоволением Святого Духа». Это Высшая власть налагает Свою волю и на государственное «строение», устанавливает и царскую власть.
Ересь манихейская, кстати, и есть тот самый принцип отделения Церкви от государства, за который ратовали «западники» в России.
Права верховной власти в понятиях Грозного определяются христианской идеей подчинения подданных. Этим дается и широта власти, в этом же и ее пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение царю как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского. Если царь поступает жестоко или даже несправедливо, это его грех. Но это не увольняет подданных от обязанности повиновения. Если даже Курбский и прав, порицая Ивана как человека, то от этого еще не получает права не повиноваться Божественному закону: «Не мни, праведно на человека возъярився. Богу приразиться: ино бы человеческое есть, аще и порфиру носить, ино же божественное». Поэтому Курбский своим поступком свою «душу погубил». «Если ты праведен и благочестив, - говорит царь, - то почему же ты не захотел от меня, строптивого владыки, пострадать и наследовать венец жизни?» Зачем «не приревновал еси благочестия» раба твоего Васьки Шибанова, который предпочел погибнуть в муках за господина своего?
Противоположение нашего принципа верховной власти и европейского вообще неоднократно заметно у Ивана и помимо полемики с Курбским… Он ясно понимает, что представляет собой иной высший принцип. Если бы у вас, говорил он шведскому королю, было совершенное королевство, то отцу твоему архиепископ и советники, и вся земля в товарищах не были бы. Он ядовито замечает, что шведский король «точно староста в волости», показывая полное понимание, что этот «несовершенный» король представляет в сущности демократическое начало. Так и у нас, говорит царь, «наместники новгородские люди великие», но все-таки «холоп государю не брат», а потому шведский король должен бы сноситься не с государем, а с наместниками. Такие же комплименты Грозный делает и Стефану Баторию, замечая послам: «Государю вашему Стефану в равном братстве с нами быть не пригоже». В самую даже крутую для себя минуту Иван гордо выставляет Стефану превосходство своего принципа: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению». Как мы видели выше, представители власти европейских соседей для Ивана суть представители идеи «безбожной», т. е. руководимой не Божественными повелениями, а теми человеческими соображениями, которые побуждают крестьян выбирать старосту в волости.
Вся суть царской власти, наоборот, в том, что она не есть избранная, не представляет власти народной, а нечто высшее, признаваемое над собой народом, если он «не безбожен». Иван напоминает Курбскому, что «Богом цари царствуют и сильные пишут правду». На упрек Курбского, что он «погубил сильных во Израиле», Иоанн объясняет ему, что сильные во Израиле - совсем не там, где полагает их представитель аристократического начала «лучших людей». Земля, говорит Иван, «правится Божиим милосердием и Пречистыя Богородицы милостью и всех святых молитвами и родителей наших благословением, и последи нами, государями своими, а не судьями и воеводами и еже ипаты и стратиги».
Не от народа, а от Божией милости к народу идет, стало быть, царское самодержавие. Иван так и объясняет: «…Самодержавие Божиим изволением… началось от Владимира Святого, Владимира Мономаха и так далее и через ряд государей, - говорит он, - даже дойде и до нас смиренных скипетродержавие Русского Царства…»
Царская власть дана для поощрения добрых и кары злых. Поэтому царь не может отличаться только одной кротостью. «Овых милуйте рассуждающе, овых страхом спасайте», - говорит Грозный. «Всегда царям подобает быть обозрительными: овогда кротчайшим, овогда же ярым: ко благим убо милость и кротость, ко злым же ярость и мучение: аще ли сего не имеет - несть царь!» Обязанности царя нельзя мерить меркой частного человека. Иное дело свою душу спасать, иное же «о многих душах и телесах пещися». Нужно различать условия. Жизнь для личного спасения - это «постническое житие», когда человек ни о чем материальном не заботится и может быть кроток, как агнец. Но в общественной жизни это уже невозможно. Даже святители, по монашескому чину лично отрекшиеся от мира, для других обязаны иметь строение, попечение и наказание. Но святительское запрещение - по преимуществу нравственное. «Царское же управление (требует) страха, запрещения и обуздания, и конечного запрещения» ввиду «безумия злейшего человеков лукавых».
Власть столь важная должна быть едина и неограниченна. Если управляемые будут не под единою властью, то хотя бы они в отдельности были храбры и разумны, общее правление окажется «подобно женскому безумию». Царская власть не может быть ограничиваема даже святительской…
Еще более вредно ограничение царской власти аристократией. Царь по личному опыту обрисовывает бедствия, нестроения и мятежи, порождаемые боярским самовластием. Расхитив царскую казну, самовластники, говорит он, набросились и на народ: «Горчайшим мучением имения в селах живущих пограбили…»
Положить предел этому хищничеству может лишь самодержавие. Однако же эта неограниченная политическая власть имеет, как мы выше заметили, пределы. Она ограничивается своим собственным принципом…
Ответственность царя - перед Богом, нравственная, впрочем, для верующего вполне реальная, ибо Божия сила и наказание сильнее царского. На земле же перед подданными царь не дает ответа. «Доселе русские владетели не допрашиваемы были… ни от кого, но вольны были своих подвластных жаловать и казнить, а не судились с ними ни перед кем».
Т. о., восстановление монархии требует восстановления истинного христианского мировоззрения, т. е. совершенно реального ощущения Промысла Божия в земных делах. Само собою разумеется, что никакого разговора об отделении Церкви от государства здесь и быть не может. Наоборот, именно Церковь должна следить за тем, чтобы нравственные устои постоянно поддерживались и соблюдались. Именно Церковь должна заниматься воспитанием граждан. И именно Церковь должна быть верховным нравственным авторитетом во всех вопросах.
Поэтому вопроса о восстановлении монархии, строго говоря, нет. Есть вопрос о восстановлении Православия в будущей России. Для истинно верующего христианина монархическая форма правления является сама собой разумеющейся. Религиозное миросозерцание нации порождает инстинктивное стремление к истинно монархической власти, и тот же инстинкт подсказывает в общих чертах многие необходимые для монархического строения истины.
Для верующего понятно, что только реальная связь с Божеством способна дать силу жить нравственным идеалам. Как бы то ни было, в исторической действительности всеобъемлющий идеал, способный объединять все цели, все стороны жизни на почве нравственной, человечество находило именно в религии. Те или иные религиозные концепции, точно так же как те или иные настроения религиозного сознания, могущественно влияют на общественную и политическую жизнь (несмотря на все попытки «отделить» Церковь от государства).
Отсюда ясно, что наиболее твердую почву для монархии дает именно христианство.
В самом деле, власть монарха возможна лишь при народном признании. Но, будучи связана с Высшей Силой, она является представительницей не народа, а той Высшей Силы, из которой вытекает нравственный идеал. Признавать верховное господство этого идеала нация может лишь тогда, когда верит в его абсолютное значение, а стало быть, возводит его к абсолютному личному началу, т. е. Божеству. Проистекая из человеческих сфер, идеал не был бы абсолютен; проистекая не из личного источника, не мог бы быть нравственным. Т. о., подчиняя свою жизнь нравственному идеалу, нация, собственно, желает себя подчинить Божественному руководству, ищет верховной власти Божественной.
Это и есть то необходимое условие, при котором единоличная власть способна перерастать значение уполномоченной и становится верховной, уполномоченной от Божества, а поэтому не только совершенно независимой от людей, но выше всякой человеческой власти.
Именно уже значительно потускневшее религиозное сознание дало место и той теории абсолютизма, по которой народ будто бы отрекается от своей власти в пользу монарха. В действительности это идея не монархии, а цесаризма, вечной диктатуры, т.е. в основе идея демократическая. По идее монархической народ вовсе ни от чего своего не отказывается, а лишь проникнут сознанием, что верховная власть, по существу, принадлежит не ему, а той Высшей Силе, которая указывает цели жизни человеческой. Народу не от чего отказываться, он просто признает власть Бога и тот факт, что в государственных отношениях она вручается монарху не народом, а Божественной волей. При таком понимании власть монарха не есть народная, не из народной власти истекает и не народную волю призвана выражать. Но, с другой стороны, эта власть существует не для самой себя, как это может случиться при абсолютизме, но для народа, для исполнения миссии, свыше указанной. Т. о., монархическая власть составляет служение, а не привилегию.
Настоящая монархия этой своей отвлеченностью от народной власти и народной воли и в то же время своей подчиненностью народной вере, народному духу, народному идеалу именно и приобретает способность быть властью верховной.
Приступая к написанию этой статьи, автор ее, разумеется, отдавал себе отчет в том, что она едва ли будет способствовать его популярности в определенных (определенных патриотических) кругах. И, быть может, не стоило бы с ней торопиться, если бы не ряд фактов, уверенно указывающих на то, что вопросы, которым эта статья посвящена, становятся все более актуальным. Точнее — все более опасными.
.
Относительно недавно в сети (и не только) стали все чаще появляться материалы, которые в той или иной форме содержат идею, которую можно было бы назвать идеей "царской непогрешимости", или же царебожничеством. Сейчас данное мiровоззрение постепенно оформляется в более-менее логичную (разумеется, по своему) систему. Пока еще она не обрела таких видных и «раскрученных» апологетов и пропагандистов, как идеологии "православного" сталинизма или "русского" язычества, однако в скором времени это, вероятно, произойдет. Основные же положения данной схемы таковы:
1) Монархия является единственной богоустановленной и угодной Богу формой власти.
2) Соответственно, кто не монархист, тот не православный.
3) Верность Православию невозможна без верности Монарху. Отсюда верность Монарху является главным фактором, определяющим верность Православию.
4) Монарх (Царь, князь) получает при венчании на царство благодатные дары Св. Духа, необходимые для прохождения сего высочайшего царского служения. Помышляющие иначе — еретики.
5) В силу этого, воля Монарха есть воля Божия. Только носителю монаршего звания, вдохновляемому Духом Святым, виден верный путь государства и народа. И даже если он совершает что-либо явно вредное, то и это соответствует Божиему замыслу и неподсудно разуму какого-либо другого человека, тем более — подданного. В крайней своей степени это воззрение вытекает в следующий тезис:
6) Все, исходящее от Монарха — благо и имеет божественную санкцию. Все, идущее вразрез с монаршим мнением или делом — зло.
Данное мiровоззрение, доведенное до статуса категорической догмы, в самом скором времени может превратиться в угрозу Православию и Православному монархизму. Более того: уже поступают сигналы, что данная система взглядов привлекла внимание определенных заинтересованных кругов. Что, в свою очередь, может привести в скором времени к ее относительно масштабной разработке и пропаганде. С весьма печальными последствиями для дела Русского Возрождения.
У многих, быть может, уже возникает вопрос: а что же плохого в этих взглядах? Разве это не Православный Монархизм — ну, разве что, чуть более радикальный? Действительно, большинство из вышеприведенных тезисов верно. Даже более того — там нет ни одного вполне неверного принципа; есть лишь некоторые перегибы и слишком уж простые, примитивные обобщения.
В этом смысле данное мiровоззрение, безусловно, является более тонким и внешне схожим с собственно православно-монархическим и национально-русским, чем «православный» сталинизм или, тем более, псевдорусское язычество. Но именно поэтому оно является и весьма опасным; ибо за кажущейся «ревностью» о чистоте Веры скрывается в сущности чуждая Православию по своей духовной природе концепция, которая может принести нам в обозримом будущем множество бед.
«ДЕТИ! ХРАНИТЕ СЕБЯ ОТ ИДОЛОВ. АМИНЬ» (1 ИН. 5:21)
К сожалению, мы, ныне живущие православные христиане, нередко забываем о том, каков глубинный смысл апостольских слов, вынесенных в заглавие настоящего раздела. Казалось бы, чего непонятного! О поклонении пням и деревьям, ясно, и говорить не стоит. Понятно, что нельзя есть, например, идоложертвенное — какой-нибудь кришнаитский прасад, иудейскую мацу и т.п. Но все это — частности, за которыми мы порой забываем принципиальную суть данной нам Богом заповеди: не поклоняйтесь идолам — не подменяйте тварью Творца! Идолопоклонство начинается там, где место Бога-Творца занимает тварь.
В основе своей христианская система ценностей строится на одной ясной идее: единственной Абсолютной Ценностью является Христос Бог. Христос — центр и смысл нашего бытия, «путь и истина и жизнь» (Ин. 14:6). Христианская жизнь (как минимум, в идеале) есть жизнь во Христе и для Христа. Все же прочие ценности являются более или менее значимыми лишь относительно Бога. Всякая личность и всякий вообще феномен обладает по определению обусловленной ценностью. И эта обусловленная ценность определяется волей Божией об этой личности или об этом предмете и, в случае личности, наделенной свободной волей, определяется также тем, насколько воля этой личности соответствует Божиему о ней замыслу.
Соответственно, всякая попытка утвердить некую абсолютную ценность помимо Бога есть, в сущности, не что иное, как грех впадения в идолопоклонство, подмена Творца тварью.
При этом нужно помнить, однако же, что утверждение такого идола — ложной "абсолютной ценности", часто совершается под маской исповедания Христианства, и даже более того — под маской ревности о чистоте Христовой веры. Наиболее ярким историческим примером этого является идеология папизма, окончательно оформившаяся в латинский лжедогмат о "непогрешимости пап" в 1870 г. на I Ватиканском соборе. Формально папистская идеология не отрицает того, что для христианского сознания единственной Абсолютной Ценностью может быть только Бог. Но при этом между Богом и человечеством воздвигается некое передаточное звено — папа. Он незаменим и подотчетен только Богу, он — мнимый Его наместник на земле. В силу этого, между волей папы и Божией волей устанавливается тождество, и де-факто в ценностной системе латинства Абсолютной Ценностью становится именно папа. Теоретически же данное очевидное по духу идолопоклонство смягчается тезисом, что папа не подменяет Бога, а лишь является единственным полноправным и непогрешимым Его посланником на земле, абсолютным проводником Его воли.
Примеры такого рода духовного повреждения христианского сознания хорошо знакомы всякому, пребывающему в лоне РПЦ МП или соприкасавшемуся с церковной жизнью Московской Патриархии. Хотя во всех или почти всех изданиях Закона Божия пишется о том, что в Православии нет понятия некой личной непогрешимости епископа или Патриарха
, на деле папистское мiровоззрение уже весьма крепко укоренилось в сознании чад МП.
Сколько раз приходилось слышать о том, что нам, дескать, нашим грешным умом не понять, почему это Владыки молятся с еретиками или творят какие иные непотребства. Мол, они архиереи, на них благодать Св. Духа, они ведут Церковь верным путем, а мы просто по своей грешной ничтожности этого не понимаем. Кто мы, мол, такие, чтоб о многотрудных патриарших делах рассуждать, не обладая всей полнотой информации и не неся тяжкое бремя ответственности? Тем самым Патриарху и епископату вообще усвояется свойство непогрешимости, и по сути именно приверженность Патриарху и Синоду становится здесь абсолютной ценностью.
Ныне же, к величайшему сожалению, мы начинаем видеть подобные тенденции среди части монархистов. Как и в случае с отношением к папе в латинстве или отношением многих чад МП к своим епископам, отправная точка их рассуждений была в сущности верной. Если первые обосновано считали епископа (в том числе и епископа города Рима, то есть папу), носителем особых даров Св. Духа, преподанных ему через хиротонию, то вторые справедливо видят в Царях также носителей Божественного Помазания, ведущего их на путях царского служения. Корень же проблемы заключается в том, что это верное изначальное утверждение усиливается до крайней степени — и сводится к абсурду. Благодатные дары Духа Святаго рассматриваются как гарантия непогрешимости, а самая личность их носителя и его воля — воля Царя или папы — приобретает характер абсолютный, высший, а вернее всего сказать, Божественный.
В этом смысле достаточно характерным примером является
точка зрения
, которую в свое время высказал кириллист Чавчавадзе в полемике с М. В. Назаровым, пытаясь оправдать все нарушения законов и присяги Великим Князем Кириллом Владимiровичем:
«"Да, мы утверждаем!" — вновь восклицаю я. — Члена Императорской Фамилии нельзя лишить прав престолонаследия, ЧТО БЫ ОН НИ НАТВОРИЛ».
Что бы ни творил кто-либо из Великих Князей, а прав на Престол его это лишить не может… Впрочем, о кириллистах говорить в контексте данной статьи особенно подробно не стоит, ибо самый их монархизм таковым мы можем считать лишь в высшей степени условно. Печально, однако же, что подобные идеи, и даже в еще более яркой форме, возникают в среде собственно монархической.
Так, автору этих строк не раз уже приходилось сталкиваться со следующим мнением: Петр I — не только великий Государь, но и почти святой или даже святой. Когда же приводишь документированные и хорошо известные примеры его явно неправославных художеств, то слышишь в ответ вещи совсем невероятные. Например, один субъект заявил, что петровский "всешутейший собор" и прочие петровские оргии были ничем иным как "совершением подвига юродства"! (Прости, Господи!) То есть, если человек пьянствует и блудит (в том числе и содомски), то он грешник. А если он при этом еще и кадит серой и надевает латинскую сутану, то он юродивый…
Такой уродливый выверт сознания является как раз следствием усвоенного в качестве абсолютного принципа тезиса, что все, идущее от Царя — благо. Другой ярый супермонархист, глядя куда-то поверх моей головы маленькими горящими глазками, наставлял меня примерно так: «Все равно, ты не можешь судить Петра. Ведь он же Помазанник Божий, значит, он так видел свое служение, так ему Господь открывал…». Монарх и монаршая воля превращаются в абсолютную ценность. По сути дела, Царь в этой мiровоззренческой концепции подменяет собой Христа, ибо во всем и во вся подчиняться нужно уже не Христу и Его Церкви, а Царю.
В сущности, в данном случае мы имеем дело ни с чем иным как с языческой (не христианской!) сакрализацией власти. Такого рода понимание священной природы власти — как правило, власти монархической — типично для языческих традиций, и наиболее яркий и хронологически близкий к нам пример мы находим в традиции дальневосточного пантеизма. Фигура Императора (например, в Китае или Японии) имеет божественный статус; японский Император-Тэнно — живой бог для своих подданных. И потому служить ему и выполнять его волю нужно только потому что он — божество. Стало быть, и воля его не может быть плохой, ибо самый нравственный критерий здесь как раз и определяется волевым решением этого мнимого божества.
Кстати, проблема сергианства — воззрения вполне антимонархического — коренится как раз в таком языческом (в сущности) понимании священной природы власти. Превратно толкуя апостольские слова, знаменитая Декларация 1927 г. провозгласила, что всякая власть в принципе есть институт богоустановленный и потому священный, имеющий Божественную санкцию на всякое свое деяние. Это же языческое мышление мы видим у тех, кого можно по справедливости назвать царебожниками. К сожалению, невозможно не признать, что данный термин достаточно точно отражает подразумеваемое под ним явление.
В отличие от языческого понимания сакральной природы власти, христианский взгляд принципиально отличается вышеназванной обусловленностью ее священной природы верностью Христу. Таким же образом именно христианский характер власти и является главной причиной преданности ей подданных. В свое время это замечательно точно определил Митрополит Антоний (Храповицкий): «моя верность царю обусловлена его верностью Христу»
. Задолго до него Прп. Иосиф Волоцкий писал в своем "Просветителе":
«Если же некий царь царствует над людьми, но над ним самим царствуют скверные страсти и грехи… злее же всего — неверие и хула, — такой царь не Божий слуга, но дьяволов, и не царь, но мучитель… И ты не слушай царя или князя, склоняющего тебя к нечестию или лукавству, даже если он будет мучить тебя или угрожать смертью».
К сожалению, об этом-то нередко забывают многие нынешние монархисты, и вот уже каждый Царь, независимо от своего поведения и духовного состояния, становится в их глазах даже не просто святым, но совершенно безгрешным. Следующим характерным этапом развития этого взгляда является формирование представления о России до 1917 г. как о неком земном небе — не просто Православной Империи, но прямо-таки Божием Царстве на земле. Что ж! Немало людей (и, к сожалению, немало русских патриотов-монархистов) обитает в неком иллюзорном ностальгическом мiре. Быть может, в какой-то момент это даже нормально, в некоторых случаях необходимо в полемике с хулителями. Но нужно понимать, что с такого рода фантомной засоренностью крайне опасно приступать к решению реальных проблем. Тому, к чему это приводит, посвящен следующий раздел…
ЦАРЕБОЖНИЧЕСТВО КАК ПРИЧИНА ХУЛЫ НА НОВОМУЧЕНИКОВ
Относительно недавно все чаще стали мелькать на страницах патриотической печати статьи, в которых прямо объявляется о том, что многие, если не все, Свв. Новомученики и Исповедники XX столетия были на самом деле не святыми, а анафематствованными предателями Богоданного Царя. Ярчайший пример такого рода публицистики представляет собой труд набирающего известность А. Стадника "О духовных причинах разрушения Русского Царства", который не так давно был опубликован на сайте "Руси Православной" (редакция которой, по собственному признанию, сделала сие не без «долгих раздумий»). И свт. Тихон, Патриарх Всероссийский, и свщмч. Владимiр Киевский для г-на Стадника — «еретики-цареборцы» и «попы-революционеры». По его мнению, на них, а также и на многих других святых XX столетия якобы пребывает анафема за ересь цареборчества, а сами они не только не святы, но и вообще погибли вне духовного единства с Церковью.
Подобные воззрения сейчас начинают относительно широко распространяться. Уже встречаются заявления, что, мол, наследники «февральских цареборцев» канонизировали своих предшественников. Суть же еретического, обрушивающего на них анафему, поступка русских святителей и священников определяют таким образом: они не высказались однозначно в поддержку Государя Императора. Не встали на защиту единственно богоугодного государственного строя — православной симфонии властей, духовной и царской. И потому они — и свт. Тихон, Патриарх Всероссийский, и свщмч. Владимiр, митрополит Киевский, и митрополит Антоний (Храповицкий), и многие другие — «еретики-цареборцы».
По внешности, схема выглядит логично: на защиту Царя не встали? Не встали. О православной симфонии властей и необходимости защиты монархии не заявили? Не заявили. Значит, "еретики". Очевидно, именно такая стоеросовая "логичность" г-на Стадника подкупает и других его сторонников. Однако логичной такая схема остается только в отрыве от целого ряда фактов, о которых хулители Новомучеников не упоминают.
Во-первых, для того чтобы признать того или иного христианина еретиком, необходимо, чтобы он сознательно исповедовал ересь. В данном случае — сознательно отвергал православное учение о Царской власти. Однако даже в печально знаменитом постановлении Святейшего Синода с легитимацией Февральской революции мы заявлений подобного рода не находим. Да и не подписал бы откровенно антимонархического текста тот же свщмч. Владимiр, утверждавший, что «священник не монархист не достоин стоять у святого престола…».
Во-вторых, необходимо понимать и то, что синодальные архиереи в феврале 1917 г. едва ли располагали всей необходимой информацией о том, как именно и при каких обстоятельствах был подписан текст так называемого "отречения". И в силу этого самое это отречение и выглядело как решение царское, как царская воля — и логично вставал вопрос о том, допустимо ли ей сопротивляться.
В-третьих, в феврале 1917 г. республика в России еще не была провозглашена; официально форма правления вообще никак не оговаривалась. Монархия еще могла быть восстановлена — ведь и передачу власти Государем брату, и решение об определении государственного строя Империи на Учредительном собрании (уже в соответствии с заявлением Великого Князя Михаила Александровича) можно было трактовать почти как монаршую волю (оставляем сейчас в стороне незаконность этих обоих решений, в чем далеко не все архиереи разбирались).
Однако же, и такое оправдательное толкование поведения архиереев во время февральских событий кое в чем не выдерживает критики. Хотя говорить о том, что православные архипастыри, многие из которых потом сподобились венцов мучеников и исповедников, сознательно стали на путь цареборчества, нельзя, — невозможно также отрицать и другого: тогда, в феврале 1917 г., ни один архиерей не заявил открыто и ясно о необходимости сохранения Православного Самодержавия. Никто не встал открыто на защиту православной церковно-государственной симфонии. И это, безусловно, сделало православное духовенство Империи сопричастным греху предательства Царя, цареотступничества. Но прежде чем метать в них анафемы (для чего, как указано выше, нет достаточных канонических оснований), нужно ответить на вопрос: а почему никто не встал на защиту симфонии?
Ответ этот очевиден, хотя и неприятен: к 1917 г. православной церковно-государственной симфонии властей, в той форме, как она существовала в Византии и Московской Руси, как она мыслилась свв. Отцами, в Российской Империи не было. Многие элементы ее сохранялись, дух этой симфонии в государственной политике России при лучших ее Императорах (таких, как св. Царь Николай II, или Павел I) присутствовал, но симфонии как идеологии, находящей свое выражение в ряде определенных церковно-государственных институтов, в Империи просто не было. И именно поэтому на защиту симфонии Православного Священства и Царства поднялось так мало защитников.
Отталкиваясь от этого явно апостасийного духа, особенно ярко проявившегося на начальном этапе петербургского периода истории, и появляются перегибы в другую сторону. Одной из главных причин, способствовавших появлению и развитию идеологии царебожничества, является, без сомнения, отсутствие христиански трезвого понимания русской истории. Цареборчество, которое действительно ярко выявится в 1917 г. и в последующем станет составляющей официальной идеологии руководства Московской Патриархии, в основе своей есть не просто отрицание Божественного характера царской власти. Это именно отрицание Православной Монархии как высшей формы государственного развития, отрицание православного учения о симфонии властей. И в этом смысле ересь цареборчества появилась не в XX веке и не в XIX-м. Корень ее находится в XVII столетии, а первые яркие всходы можно было увидеть в канун петровских погромных реформ.
Димитрий Саввин
(октябрь 2008)
